для тебя не осталось ни слова, один только вой.
вот я скоро лягу на рельсы домучивать сон.
как суррогатная птица орет постовой.
ну дайте мне сдачу. и отвалите, гарсон.


по мне бегут кони, я слышу стаккато копыт.
я подарю тебе слово и жизнь. если надо, бери.
как я спал с тобой, ни один уже больше не спит.
нас как атлантов любят словари.


а ты была как мёд, я пил сквозь не_могу.
как я болел тобой, так я тобой спасался.
теперь смотри: мы обе на снегу.
я больше похожу на соус сальса,


чем на себя. тебе идет петля.
мы друг от друга никуда не убежали.
мне хорошо. тебе спокойно, бля.
а всех, непонимающих зачем... мне жаль их.
 

то ли чёрт тебя попутал, то ли бог стреножил.
но ты сейчас на лопатках в моих ладонях.
мне с тобой хорошо не просто в плюс, но в умножить.
а значит, на сегодня корабль не тонет.


а значит, раскрасим лужу небесного свода
сливками-облаками от соседской коровы.
вот я вообще никогда не хранил свободу
и в диагнозах не читал «здоровый».


не кончайся только сегодня, а завтра проще –
я уйду, не рискуя тебя встревожить.
я, конечно, кретин, недоумок и прочее-прочее.
да и бог промахнулся.
тоже.  

в моём детстве была огромная книжка восточных сказок.
картинки большие. я помню тебя на 43 странице.
даже тогда я не прочитал её до конца ни разу.
а сейчас я пытаюсь всего-то до конца не спиться.


меня никто никогда не убьёт – на две трети
я по-прежнему состою из живой воды.
а можно бы было вообще тебя не встретить.
что жгут весной, чтобы такой холодный дым?


ты не даёшься мне в руки. Наверное,
именно поэтому мне так хочется твоего «тише»,
твоего голоса по ночам, принятого на веру,
не сдержаться как-то и сказать много лишнего.


чтобы ты испугалась и, наконец, отошла.
а я валялся бы на земле безымянным героем,
впитывая спиной асфальт, перспективу, шлак,
перебирая сказку с тобой в главной роли.


как всегда выкидывая сотни лишних деталей,
бог проиграл нас кому-то в нарды.
видно, потому мы не смогли и не стали.
а мне ещё хочется твоего голоса. правда.  

Когда право и лево смешались в одно «увы»,
и я пью этот микс, не смотря ни на что вокруг,
нас не склеить как две половинки ничейной травы,
разделённых косой. даже этот знакомый хирург –


доктор время – снимает перчатки и молча идёт
мимо дома, аптеки и неподражаемых дней.
безнадёжны. прощаюсь. она заплывает под лёд,
мой анамнез уходит ко дну вместе с ней.


мне не нравится – я полуголый на этом столе.
инструменты созвучны с раствором, стучат как тамтам.
доктор морт, торжествуя, кого-то обяжет: «налей!».
доктор время, наверное, пас. он уже просто в хлам.


не смотри этот фильм, он для взрослых уже психопатов.
избегай коновалов и прочих «целящих» ребят.
берегись! доктор end уже ищет свою лопату.
отговори его сразу. я так люблю тебя.

пропахший лонг-дринки уставшего клея,
пропитый декабрьской попыткой забыться.
я собираю, как панацею,
пластмассовый мальчик-самоубийца,


я собираю свой самолетик.
проказник-пилот. у пилота проказа.
я до тебя не взлетевший ни разу,
вторичный икар.


краски – на каски. кровь – на закуску.
отжался – упал.
мне в небе московском и тесно и узко.
me gustа tocar.


собравший коллекцию марионеток,
топлю ими печь.
а панацеи все нету и нету.
мне хочется подленько лечь,
(и) чтобы не били.