ангел её сбережёт от моих подслащённых слов,
от надменного “тише”, от мрачного “подрасти”.
и от уймы всего ещё. так похож на плов
снег, замешанный в октябре. узнаёшь мой стиль?

останется целовать её глубоко сквозь дым
стареющих паровозов.
на лютом морозе.
и ждать беды.

зима будет жестока к собакам и старикам.
ангел ее увезет в фекан.
в моих трубах зашевелится ска
и онемеет от одиночества.

обвинения в краже её весны – беспочвенны.

всё равно, что врать и не верить в своё враньё.
моя жизнь в яйце в сундуке, а ключ у неё.
и прогнозы на перерасход тепла плачевны
в доме, где каждый незваный гость – вечерний.

ангел её сберег, но пожертвовал мной.
даже если найдется дом на rue paradis,
меня остановят двое на проходной,
захлопают крыльями: мол, уходи…

у нее семья, дети, заботы, тоска.
и ключик на шее от моего сундука.


мой дом перевёрнут вверх дном –
здесь кто-то искал тепло.
меня опровергло стекло,
не отражая всё зло
с моей безнадёжностью в нём.

мой восьмой гном,
воображаю, что ты из моссад.
волосы – кофе, глаза – виноград.
кожа нежна, камуфляж грубоват.
нечем дышать. бессон

вечер тянет к утру.
твой голос хранится меж струн,
я необязательно вру,
что каждый в петле невесом.

а вода превращается в лёд,
твой профиль встаёт маяком.
во тьме каждый жест незнаком.
сушу крутит юлой, море – волчком.

время сегодня ждёт
восемь круглых часов
прежде, чем спустить псов.

из-под палки бегут лоси
в незнакомые города.
[девочка] лучше бери такси,
чтоб не успеть никогда.

долго петляй во тьме
с востока на самый юг.
и навигатор не смей,
лучше используй нюх.

верь, что в жести вино,
а значит – Христова кровь.
нащупай такое дно,
чтобы не видеть снов.

не пристегнув ремень,
мечтай о кюветных рвах.
и знай, как отбросить тень
на суть своего естества.

путай следы слюной,
полной идей-отрав,
и претворяйся хной
или стогами трав.

дырявь себе пальцем грудь,
прикуривай у тиши.
и, наконец, забудь,
что было, куда спешить.

на голой площади, где не осталось птиц,
кто-то, смотрящий предельно вниз,
стоял у стены параллельно скопленью лиц
и каждому рядовому шептал: промахнись.

оставалось состроить планы на новый год
с решением Бога. лежащему у стены
было чертовски холодно. шла в расход
вторая обойма. я собираю сны.

каждым живущим отныне владеет страх.
письма вскрывает невидимый комиссар.
если бы знала, как в этих ночных кострах
корчится от досады сартр.

я засыпаю в ритме солдатских пли.
твоим маякам недостаточно парохода.
и я клею бумажные корабли,
дожидаясь тысяча девятьсот сорокового года.

посредственный подследственный некто,
влюбленный в собственную вину,
придает своему делу особый вектор,
просясь в штрафбат на отечественную войну.

5:11 p.m.
машинист проливает поддельный кофе,
не будит в школу детей.
но до его катастрофы -
восемь тяжелых дней.

5:11 p.m.
молоко не точнее сметаны –
туман вырастает как ртуть.
страшнее, чем в пакистане
только, пожалуй, тут.

5:11 p.m.
игроки торопливо сверяют карты:
двойки не достает.
тот, кто не верил в карму,
последний раз в жизни врёт.

5:11 p.m.
пианист завершает шопеном
для девушки сверху концерт.
она растворяется в пене,
уже не меняясь в лице.

5:11 p.m.
монах разминает пальцы,
Бога коря: ты где?
заходится в медленном вальсе
от «откровений» к беде.

5:11 p.m.
самолет с неопознанным грузом
трясет, призывая, земля.
он четок, как шарик в лузе,
как в сапоге – змея.

5:10 p.m.
безумцем таранит утро
страну, мегаполис, дом.
я становлюсь таким мудрым,
что даже дышу с трудом.

склонившись над зеркала гладью:
кто же на свете милей?
пространство дышит на ладан
от так приходящих дней.